Ефим Яковлевич Коган. 7 марта 1986 год.

Он приехал в тогда ещё Куйбышев в 1981 году по приглашению директора Куйбышевского филиала ФИАН В.А. Катулина и стал заведующим кафедрой экспериментальной физики и физики твердого тела (ЭФиФТТ) Куйбышевского государственного педагогического института им. В.В. Куйбышева и научным руководителем отраслевой научно-исследовательской лаборатории (ОНИЛ). Я училась тогда на 4 курсе физмата на отделении математики и, если бы мне кто-нибудь сказал, что я всю жизнь буду преподавать физику…

Начало сентября. В аудиторию входит энергичный человек, с интересом смотрит на нас и объявляет: «Я буду читать у вас атомную физику. Меня зовут Ефим Яковлевич Коган». А дальше началось нечто невероятное – такого эмоционального лектора у нас ещё не было! И это был не предмет «Физика», которым всерьез никто из нас не собирался заниматься (вторая специальность, что ни говори), это была её Величество Физика – незнакомая и прекрасная…

Записать лекцию удавалось единицам, «диктант» Ефим Яковлевич называл бразильской системой и на наши вопли не обращал никакого внимания. И мало-помалу всё как-то устроилось, многие ходили на его лекции просто слушать, ради любопытства приходили даже студенты с других курсов, с отделения физики – он был не такой, как все. Во-первых, он не считал нас по головам, его не заботила посещаемость, но, несмотря на это, на лекции к нему ходили даже те, кто в институте появлялись весьма редко. Во-вторых, он объяснял сложные явления «на пальчиках», и эти «пальчики» потом были со мной всю мою педагогическую жизнь.

Но нас ждал ещё один сюрприз – семинары по физике. Нет, они и раньше были, перескажешь лекционный материал – и всё отлично. Тема и вопросы семинара заранее известны, распределяем вопросы между собой - и нет проблем! А тут всё по-другому. Вопросы на семинаре звучат иначе, чем в программе, и ответов на них в лекциях нет! Мы переглядываемся, никто ничего не понимает, Ефим Яковлевич сомневается, туда ли он попал… В общем, первый семинар не удался. Хорошо, что они были раз в две недели! К следующему семинару лично я прочитала учебник (он мне, правда, три года был не нужен, хватало лекций) и считала, что уж теперь-то я к семинару готова – как бы не так! Моему возмущению не было предела, особенно после того, как наш базовый учебник был назван книжкой для домохозяек! Далее последовал список книг, которые должны быть нашими настольными на ближайшие полгода.

Настольной «Атомная физика» Шпольского не стала, т.к. она была только в читальном зале, но мы с подружкой две недели каждый день после занятий на несколько часов зависали в читалке, и на следующем семинаре всё было по-другому, было видно, что преподаватель доволен, да и мы самолюбие потешили. Только в конце семинара я вдруг отчетливо поняла, что жить, как раньше, не получится, во всяком случае, у меня, ведь если никто не пойдет отвечать в следующий раз, Ефим Яковлевич опять будет разговаривать с нами двумя…

К следующему семинару я готовилась одна, подруга решила, что с неё хватит. А мне после семинара было предложено заняться физикой всерьёз. Вот так началось наше сотрудничество длиною в мою педагогическую жизнь.

После окончания института я оказалась по распределению в ОНИЛ, в теоретической группе, которой руководил Ефим Яковлевич. В то время в ней было всего два человека: Борис Кузин, ныне покойный, и Нонна Молевич, ныне профессор, доктор физико-математических наук, заведующая теоретическим сектором СФ ФИАН. Потом в группе появился Игорь Завершинский, ныне профессор, доктор физико-математических наук, директор естественнонаучного института, заведующий кафедрой физики Самарского университета, в общем «коганятник» разрастался…

В то время Ефим Яковлевич был кандидатом физико-математических наук и работал над докторской диссертацией. Когда он всё успевал, я не знаю. В первой половине дня – учебный процесс, кафедральные дела, вторая половина дня – лаборатория. «Надо работать – времени мало!», «Наукой нельзя заниматься с восьми до пяти!» - это его любимые фразы. Он защитил докторскую диссертацию 1985 году. А эти бесконечные командировки! Когда он уезжал, как правило, я вела вместо него практические занятия, реже это поручалось Борису. Обстановка на кафедре менялась у меня на глазах. Сказать, что его тогда, в 1981, встретили холодно, это ничего не сказать! Все новшества встречались, что называется, в штыки. «Зачем нужен методический семинар? Зачем нужно взаимное посещение лекций с последующим «разбором полётов»? Зачем нужна ещё одна учебная лаборатория? Кому нужен этот новый курс «Колебания и волны», ведь представления о них даются в механике и электродинамике?». Это можно перечислять долго, но Ефим Яковлевич умел быть разным – и упрямым, и мудрым, и жестким. С ним можно было спорить, но его аргументы, как правило, оказывались сильнее. Не всем это нравилось, что теперь об этом говорить - иных уж нет, а те далече, но крови ему попортили немало!

А в 1986 году он перевел меня на кафедру, прямо в середине семестра – образовалась вакансия ассистента. Теперь и у меня в первой половине дня был учебный процесс, а во второй – лаборатория. Это было самое интересное время на кафедре – Ефим Яковлевич пытался перестроить систему преподавания физики. Он хотел сделать так, как происходит в театральных вузах: курс набирает и читает лекции все 6 семестров один и тот же человек. Эта идея не прошла – таким универсалом был он один; зато получилось другое: лекторы менялись от курса к курсу, а вот практические занятия, семинары, физпрактикум вел один и тот же преподаватель. Несколько лет назад мы с ним вспоминали этот эксперимент, когда говорили о том, что в результате оптимизации и всех сокращений общую физику студентам физмата читаю я одна.

Или вот ещё – Ефиму Яковлевичу всегда хотелось, чтобы во время лекции студенты задавали вопросы, размышляли, пытались оппонировать лектору, но никак не получалось так «расшевелить» аудиторию. Это был 88 или 89 год – он студентам физического отделения читал курс «Колебания и волны». Когда я училась, такого курса не было, и я попросила разрешения посещать лекции вместе со студентами. На одной из первых лекций у меня возник вопрос, на который Ефим Яковлевич ответил вопросом – завязалась беседа, в которую мало помалу начали вступать студенты. После лекции он вызвал меня к себе в кабинет, чтобы… объявить мне тему следующей лекции. Теперь мы начало дискуссии «разыгрывали», втягивая в разговор студентов.

Он никогда на лекциях не пользовался записями, его эрудиция была безгранична.

Его эксперименты на экзаменах… «Вы можете пользоваться на экзамене справочной литературой» - многие «попали», рассчитывая на такую халяву. Или такое заявление в начале семестра: «Вот сто задач по нашему курсу. Кто представит их решенными через месяц – зачетку на стол!» Кстати, тогда, на четвертом курсе, я свою пятерку так и получила, за сто решенных задач…

А ещё он мечтал построить учебный процесс таким образом, чтобы доступ в лаборатории для студентов был не ограничен расписанием, чтобы лабораторные работы носили исследовательский характер. Чтобы у студентов была возможность послушать лекции ученых, работающих в академических институтах, он обязательно приглашал на кафедру тех, кто приезжал в наш город в ОНИЛ или филиал ФИАН. Так нашим студентам читали лекции В.Г. Веселаго (зав. лабораторией магнитных материалов ИОФАН), Д.И. Трубецков (член-корр. АН по секции физии, энергетики и радиоэлектроники), Ю.М. Алиев (ФИАН).

Он никогда никого не поучал, но мы учились у него просто находясь рядом. Он всегда был готов помочь – и словом, и делом, он был для нас старшим другом, надежным, как скала. Мне жаль нынешнее поколение студентов – в их жизни такого Человека не будет.

Когда Ефим Яковлевич возглавил Главное управление, а потом Министерство образования Самарской области, мы общались не часто, всё больше по телефону. Его коронная фраза «Что делается в бурсах?» иногда бывала началом таких дискуссий о современном состоянии образования! Скоро год, как его нет с нами, а я никак не могу с этим смириться и всё жду его звонка…